— Лиз, а не пора ли тебе с моей матерью пересечься? — после особенно затяжного поцелуя спросил Артём, убрав с её лица упрямую прядь.
— Не пора, — коротко бросила Лиза и соскользнула с каменного бортика фонтана, на котором они сидели.
— Не ожидал, что ты такая пугливая, — в его глазах вспыхнули лукавые искорки. — С парашютом сигаешь, а с моей мамой поговорить страшно?
— Мы вроде не собираемся в ЗАГС, — усмехнулась Лиза, встряхнув своим медным хвостом волос и закинув на плечо огромную холщовую сумку. — Всё, мне пора. На связи!
Артём провожал её взглядом. Её шаги были упругими и уверенными, юбка свободного кроя красиво обрисовывала длинные ноги, металлические вставки на куртке отражали солнечные блики, а тяжёлые ботинки отстукивали по плитке бодрый ритм.
Богемный стиль — именно так это называют. И на других девушках он выглядел нарочито смешно.
Но только не на Лизе.
На ней всё это было естественным, почти хищным. Каждый раз, когда она приближалась, с этой своей полуулыбкой, в уголке рукава выглядывала татуировка — маленькая, хитрая мордочка лисы, — у Артёма пересыхало в горле.
И да, он бы женился. Не раздумывая — лишь бы рядом была она. Без неё мир тускнел и превращался в серую, надоевшую повседневность.
Только стоило намекнуть на серьёзные отношения, как Лиза превращалась в осаждённую крепость и выпускала на воображаемых стенах огнемёт.
Раньше женщины мечтали о браке, а теперь — попробуй докажи, что семья им вообще нужна.
«Зачем?» — поднимет бровь, — «Я и так счастлива! Видела я этих замученных жен и вечно плачущих малышей. Спасибо, не надо».
Вот глупышка… Такая яркая, глубокая, сильная — и при этом не дозревшая, как летняя вишня — чуть тронешь, и уже кисло.
Ей бы как раз с его матерью поговорить. Потому что мать у него — не просто умная, а мудрая. Та самая, которая чувствует людей насквозь. Она бы Лизу оценила. Но Лиза боялась.
Он точно знал: под этой бронёй независимости и эпатажа прячется ранимая душа, до ужаса боящаяся быть непринятой.
Придётся хитрить, решил Артём.
— Поехали на выходные к нам? — будто невзначай предложил он. — Сашка с Юлькой тоже приедут. Мангал, озеро, лес — кайф. У нас дом в Вишнёвке, возле Голубого озера. Места сказочные.
— Там ведь твоя мама живёт, — насторожилась Лиза.
— Ну и что? Все друзья уже у нас бывали, — не отступал он. — Никому не скажу, что ты моя девушка, если хочешь.
— А я и не твоя, — подмигнула она. — Я вообще отдельная планета.
— Хорошо, пусть так, отдельная планета-фотограф, — усмехнулся Артём. — А я просто твой знакомый из другой галактики.
Он знал — устоять она не сможет. Лес — её стихия. Настоящий, дикий, с запахом сырой земли, с тенями и шорохами. Там, где можно дышать полной грудью и ловить кадры, от которых замирает сердце.
— Ладно, — сдалась она. — Но помни, по рукам!
От красоты озера перехватывало дыхание. Лиза гребла почти беззвучно, не желая тревожить спокойную гладь, где отражались небеса. Она достала телефон, чтобы снять — это было именно то мгновение, когда природа сама раскрывает душу.
И она поймала себя на мысли: хорошо, что поехала. Даже если придётся потерпеть его маму.
— А вы, Лизонька, чего не кушаете? Кабачки не жалуете? — голос Марии Петровны был мягким, как тёплое одеяло.
— С детства не люблю, — призналась Лиза.
— Так бы сразу сказали! — бодро отозвалась женщина и мигом сменила тарелку. — Тогда угощайтесь пирогом, там начинка на любой вкус!
Перед Лизой поставили тарелку с домашним пирогом — и запах детства ударил в голову. Она чуть не заплакала.
Последний раз она ела такой у бабушки — до того, как та ушла. А потом всё рассыпалось. Родители, скандалы, алкоголь, одиночество…
И вот сейчас — пирог. Дом. Люди, которые смеются вместе.
Она словно оказалась в другой вселенной — там, где родился Артём. В мире, где тепло — не роскошь, а естественное состояние.
Мария Петровна вдруг заметила лисью мордочку на руке Лизы и восхищённо воскликнула:
— Какая красота! Я бы себе такую сделала, будь помоложе!
— Вы?.. Татуировку?.. — Лиза не поверила ушам.
— А чего бы нет! — улыбнулась женщина и достала альбом с рисунками. Там были эскизы, орнаменты, картины — целый мир фантазии и таланта.
Артём сиял — эффект мамы сработал идеально.
С тех пор Лиза стала частым гостем в доме. Она подружилась с братом Артёма и его детьми, с увлечением рисовала с ними на полу огромные картины, вечерами готовила вместе с Марией Петровной и разговаривала о живописи, о смысле творчества.
Порой Лиза ловила себя на том, что ждёт встречи с матерью Артёма даже сильнее, чем с ним.
И в один из осенних вечеров, когда они вместе ставили на огороде пугало в старом пальто, Лиза вдруг поняла — она хочет остаться. Здесь. С ними.
— Может, переночуешь? — предложила Мария Петровна. — Что тебе в город ночью тащиться?
Лиза замерла, не зная, что ответить.
— Ну что ты, как чужая, — мягко сказала женщина. — Я ведь вижу, как вы с Артёмом друг друга бережёте. Ты мне как дочь уже стала.
— Вы… неправильная мама, — прошептала Лиза, едва сдерживая слёзы.
— А я и не стараюсь быть «правильной», — улыбнулась Мария Петровна. — Когда сын женится, глупая мать теряет сына, а мудрая — находит дочь. Вот и всё.
Лиза расплакалась и кивнула. Казалось, огромный груз упал с плеч.
Через пару недель её фотографии выставлялись в галерее. Среди них — снимок рыжей лисицы на фоне леса. Когда зрители узнали, что автор рядом, один за другим посыпались предложения купить работу.
— Нет, — сказала Лиза. — Эта фотография — подарок человеку, который научил дикого зверя доверять теплу. Это Мария Петровна, мама моего будущего мужа.
Мария Петровна вспыхнула и засмеялась:
— Вот уж подарок, так подарок! Повешу дома — пусть напоминает мне о чуде.
Артём обнял их обеих, и людям вокруг стало тепло — от света, исходящего не от ламп, а от сердец.
Потому что семья — это не только кровь. Это те, кого ты впустил в душу.