Шесть лет супружества пролетели для Дарьи так стремительно, что она сама не заметила, как ушли годы. За внешним спокойствием этих лет скрывалась тихая внутренняя мука — небыстрая, но выматывающая, о которой она старалась даже себе не напоминать.
Каждый месяц начинался с хрупкой мечты, а заканчивался болезненной пустотой и слезами в ванной, чтобы Леонид не услышал. Они прошли десятки кабинетов, сдали всевозможные анализы, слушали врачей, которые один за другим разводили руками: «Причину установить нельзя. Лечить нечего. Должно получиться — просто ждите».
Дарья устала ждать. Материнское чувство, долго спрятанное внутри, внезапно набрало силу — ночами ей мерещался тихий младенческий смех и ощущение тёплых маленьких ладошек. Она стала тайком покупать детские мелочи — носочки, крохотные шапочки, игрушки — и прятать их в шкаф, будто создавая альтернативную жизнь, где она уже мама.
— Лёва, нам нужно серьёзно обсудить кое-что, — сказала она однажды вечером, когда он, измученный работой, лёг на диван с новостной лентой.
Леонид сразу положил телефон, уловив опасный оттенок в её голосе.
— Говори, родная. Я слушаю.
— Я больше не вынесу этого бесконечного ожидания. Постоянной надежды и таких же постоянных провалов. Я… нашла решение.
Она глубоко вдохнула, набралась смелости.
— Я хочу взять ребёнка из приюта. Новорождённую. Я всё узнала. Есть малышка, ей три месяца, её мать просто исчезла после родов. Мы можем дать ей дом.
Леонид замолчал, глядя в окно, где ранний март медленно стемнял воздух. Потом осторожно произнёс:
— Я тоже думал об этом. Давно. Но боялся озвучить. Думал, ты всё ещё держишься за своё чудо.
— Чудеса — для сказок, — тихо, но твёрдо ответила Дарья. — А у нас реальная жизнь. Ты согласен?
Он подошёл к ней, обнял за плечи.
— Да. Если это сделает тебя счастливой. Ребёнок, которого мы вырастим, — наш. Неважно, откуда он пришёл.
Дарья заплакала — тихо, облегчённо. Леонид гладил её по спине, понимая, что их прежняя, ровная жизнь уже никогда не будет прежней.
Девочку, которую они назвали Лисой, привезли домой в тёплый майский полдень. Маленький свёрток с пушистыми светлыми волосиками и небесными глазами лежал в голубом одеяльце, оглядывая новый мир с удивительным спокойствием. Дарья не выпускала её из рук весь день — ей казалось, что стоит положить малышку в кроватку, и всё окажется сном.
Леонид стоял рядом, неуклюже держа бутылочку со смесью, и чувствовал странное, неожиданное тепло — что-то отцовское, глубокое.
С этого дня всё закрутилось вокруг Лисы. Леонид раньше первым задерживался на работе, а теперь рвался домой, объясняясь начальнику срочными семейными делами. Гулял с коляской, кормил малышку кашей, купал её. Дарья ожила. Она пела, убираясь в квартире, болтала с дочкой без умолку, покупала ей платья, игрушки и бантики, будто стараясь наверстать все годы пустоты.
Однажды ночью, когда девочка наконец уснула, Дарья спросила, прижавшись к плечу мужа:
— Лёва… а мы когда-нибудь скажем ей правду?
Он зажёг сигарету возле открытого окна.
— Нужно будет сказать. Когда станет достаточно взрослой, чтобы понять. Тайны всё равно всплывают — от знакомых, от сплетен. Лучше пусть услышит от нас.
— Но она же наша… по-настоящему! — прошептала Дарья. — Зачем ей знать? Она начнёт искать тех людей…
— Она наша, — твёрдо повторил он. — Но правда важнее. Мы выбрали её, полюбили её. Это главное.
Дарья кивнула — и про себя решила: никогда. Не разрушать хрупкий мир, который она так долго строила.
Годы шли. Лиса росла красивой, голубоглазой и очень привязанной к матери. В детский сад она пошла в три года. Дарья мучилась от тоски каждый день до обеда, а потом мчалась за дочкой. Лиса была избалована: игрушки, платья, украшения — всего у неё было в избытке. Комната напоминала детский магазин.
Сначала Леонид умилялся, но вскоре начал тревожиться.
— Даш, ты её балуешь до безобразия. Ей всё мало. Вчера выбросила совершенно новую куклу — «надоела».
— Пусть радуется, — отмахивалась Дарья. — Она одна. Я мечтала её окружить всем лучшим.
— Это уже не радость, а потеря берега, — хмурился он.
Он пытался установить правила, но стоило ему повысить голос, как Лиса падала Дарье на шею, рыдая, и жена тут же вставала на защиту.
— Леонид, ну зачем ты давишь на ребёнка? Видишь, она напугана!
В глазах девочки появлялось торжество — почти взрослое, нехорошее. Между ней и Леонидом росла невидимая стена, а Дарья сама того не замечая, становилась её строителем.
Школа всё усугубила. Лиса училась плохо, задания игнорировала.
— Мама поможет. С мамой интереснее, — говорила она.
И Дарья, уставшая после работы, сидела над уроками с дочкой часами. Леонид кипел:
— Ты делаешь всё за неё! Она перестанет думать!
— Она ребёнок! — огрызалась Дарья. — Ей тяжело, надо поддержать!
Лиса быстро поняла, как удобно манипулировать. Денег ей всегда было мало.
Телефон, одежда, косметика — всё «надо срочно», «у всех есть».
Дарья находила деньги где угодно, лишь бы «дочка не страдала».
Когда Лисе исполнилось пятнадцать, её характер будто взорвался. Она грубила, не училась, пропадала где попало, требовала всё больше. Комната была в хаосе, обязанности она игнорировала, а на замечания отвечала хамством.
Однажды Леонид вернулся раньше и застал её жующей чипсы на ковре.
— Лиса! Подними себя и займись уроками! Немедленно!
— А кто ты такой, чтобы командовать? — лениво бросила она.
Он шагнул к ней — не ударить, но остановить. И тогда она резко выкрикнула:
— Не подходи! Я в полицию позвоню! Скажу, что ты ко мне лезешь! Я знаю, что ты не родной! Давно знаю!
Эти слова ударили сильнее пощёчины.
Вскоре произошла катастрофа.
Леонид, вернувшись домой неожиданно рано, обнаружил Лису в полумраке комнаты. Она была в полупрозрачном халатике, пьяная, красилась перед камерой телефона.
— Папочка, заходи… — протянула она, нарочито чувственно.
Он застыл, не понимая увиденного.
— Немедленно переоденься и выключи всё это! — едва выдавил он.
— А что? Я ведь уже взросленькая… — Она приблизилась, пытаясь обнять его, шепча на ухо пошлые фразы.
В этот момент на пороге появилась Дарья. Бледная, как мел.
Лиса мгновенно изменилась: отскочила, расплакалась, закричала:
— Он заставлял меня! Он хотел меня изнасиловать!
Только тогда Леонид пришёл в себя. Ярость ослепила его, и он ударил девушку по щеке. Не сильно, но резко.
— Лживая тварь! — прохрипел он.
Дарья не слышала ничего, кроме последнего крика дочери. Она смотрела на мужа, как на чудовище.
— Уходи, — прошептала она, — и никогда не возвращайся.
Он пытался объяснить, но её взгляд был слеп к правде. Леонид собрал вещи и ушёл. Навсегда.
Годы, что последовали, превратили жизнь Дарьи в мучение.
Лиса окончательно сорвалась: пьянки, компании, грязь, агрессия, деньги исчезали, угрозы становились нормой.
— Ты мне обязана! Ты меня не родила! Ты меня взяла — вот и обеспечивай! Хочешь — воруй, хочешь — продай почку, мне всё равно!
Однажды, когда у Дарьи не осталось ни копейки, Лиса пришла с двумя парнями. Они требовали деньги. Дарья отказала. Один из парней — крепкий, с пустыми глазами — ударил её в живот. Потом били все вместе. Последним звуком был смех Лисы.
Тем временем Леонид стоял у роддома. На его руках спал новорождённый сын — Тихон. Его плоть, его кровь.
Женщина, с которой он нашёл утешение после ухода, — Ольга, — умерла при родах. Сердце не выдержало. Он остался один с младенцем и зияющей пустотой.
Его встретила мать Ольги — плачущая, но собранная. Она взяла внука, и в её глазах он увидел собственное одиночество.
И тут зазвонил телефон. Он узнал голос сразу.
— Леонид… прости… — хрипела Дарья. — Я в больнице… она… они… избили меня… Лёва, прости, что не поверила тогда…
Он не помнил, как добрался туда. Только её вид в палате: лицо в синяках, рука в гипсе, глаза едва открываются.
— Я… была слепа, — прошептала она.
Он взял её за руку.
— Всё кончилось. Ты будешь со мной.
— Но у тебя… жена… ребёнок…
— Ольги нет. Остался Тихон. Ему нужна мама. А мне — ты. Если примешь нас…
Она тихо расплакалась. Он осторожно обнял её, чувствуя, как в груди, впервые за много лет, появляется тепло.
Через месяц Дарью выписали. Мать Ольги уехала — она понимала, что её место теперь в другом месте.
Они остались втроём. Маленький Тихон стал связующим узлом в их новой жизни. Он тянулся к Дарье, лепетал «ма-ма», цеплялся за пальцы Леонида. Они начали всё заново: без тайн, без страха, без призрака девочки с небесными глазами, которая когда-то вошла в их дом и разрушила его.
О Лисе они ничего не слышали. Говорили, уехала на юг с перекупщиком машин, потом будто бы мелькала в криминальных новостях. Они не искали. Они лечили свои раны заботой и смехом сына, который рос ласковым, спокойным ребёнком.
Однажды, на Прощёное воскресенье, они стояли на балконе, укрытые одним пледом. В комнате спал Тихон.
— Прости меня, Лёва, — тихо сказала Дарья. — За всё.
— Я простил тогда же, в больнице. А ты себя простила?
Она посмотрела на звёзды.
— Думаю, да. Иначе я бы не имела права на всё это, — она кивнула на дверь, за которой лежал их сын. — Это — наше прощение.
Леонид просто обнял её сильнее. Город шумел внизу своей чужой жизнью, а у них на балконе была своя маленькая вселенная — со шрамами, но и с надеждой.