Марина проснулась раньше обычного. Сквозь занавески пробивался бледный свет, в комнате стояла тишина, но в её голове уже шумел рой мыслей. Сегодня приезжала она.
Не просто гостья, не просто родственница. Свекровь. Хозяйка строгого нрава, женщина, которая умела одним взглядом перечеркнуть все старания.
Марина встала, не чувствуя сна. На кухне закипел чайник, но пить чай она не стала — в руках дрожала ручка, а на чистом листе бумаги появлялось меню. Она тщательно подбирала блюда, будто составляла генеральный план сражения.
Тарталетки с грушей. Кростини с авокадо. Форель в глазури. Суфле. Три сорта вина. Всё должно быть на высоте.
Она знала: малейшая оплошность станет оружием против неё.
Кухня постепенно превратилась в лабораторию, где кипели кастрюли, шипели сковороды, раскладывались на тарелках крошечные заготовки. Марина двигалась без остановки: взбивала, резала, пробовала, вновь начинала сначала.
Руки устали, ноги ныли, фартук был в пятнах. Часы показывали уже три дня, а впереди — ещё половина работы.
Иногда Марина замирала у окна, смотрела на двор, где дети катались на велосипедах, и думала: «Вот у них — простая радость. А у меня — экзамен».
Вечером квартира преобразилась: белая скатерть, цветы в вазе, свечи, бокалы, тихий джаз. Марина успела принять душ, надеть чёрное платье, слегка подкрасить глаза.
Когда раздался звонок, она улыбнулась, будто актриса, выходящая на сцену.
Свекровь вошла величественно, в дорогой шубе, с сумкой, взгляд её был холоден и цепок.
— Марина, ты выглядишь уставшей, — произнесла она вместо приветствия.
Марина опустила глаза. Внутри всё сжалось. «Конечно, уставшей. Я ведь не в салоне красоты день провела, а на кухне». Но вслух сказала:
— Добро пожаловать.
Ужин начался.
Тарталетки.
— Слишком сладко, — отметила свекровь.
Кростини.
— Масло трюфельное… слабое.
Суп.
— Грибы не первой свежести.
Рыба.
— Пересушена.
Каждое слово звучало как молоток по наковальне. Марина кивала, улыбалась, наливала вино, но внутри её росла злость.
Муж сидел рядом, молчал, будто его и не было за этим столом.
Когда подали десерт, суфле — её гордость, — свекровь пожала плечами:
— Горьковато. Но ты старалась.
Марина почувствовала, как внутри что-то оборвалось.
Она ушла на кухню. Там, среди гор посуды и запаха карамели, Марина впервые позволила себе слёзы. Но быстро вытерла их.
«Сколько можно молчать? Сколько можно проглатывать обиды? Ей всё мало, всё плохо. А я? Я ведь тоже человек».
И в этот момент взгляд упал на пузырёк в аптечке. Касторовое масло.
Мысль пришла внезапно. Смелая, почти безумная. Но чем дольше она о ней думала, тем спокойнее становилось сердце.
Пол-одиннадцатого Марина вошла в гостиную с подносом. На нём — изящные чашки, ароматный кофе с карамелью.
— Вот, мама. Ваш любимый.
Свекровь улыбнулась впервые за вечер. Сделала глоток.
— Хорошо… наконец-то что-то приятное.
Через несколько минут её лицо побледнело. Она схватилась за живот.
— Что это? Марина… мне плохо…
Муж вскочил, но Марина лишь спокойно сказала:
— Всего лишь тонкая нотка. Касторка.
Глаза свекрови расширились от ужаса. Она бросилась к туалету, забыв о своей величавости. Каблуки громко стучали по полу.
Муж смотрел на Марину в шоке.
— Ты её отравила?!
— Нет, — ответила она спокойно. — Я дала ей урок. Безопасный. Но очень наглядный.
Прошла неделя. Телефон зазвонил.
— Марина… это я, — голос свекрови звучал непривычно мягко. — Я хотела сказать… спасибо за ужин. Он был вкусный. Просто тогда… не в духе была.
Марина улыбнулась.
— Рада, что вам понравилось. Приезжайте ещё.
— Только… без добавок, — поспешно добавила свекровь.
— Конечно, — засмеялась Марина. — Только любовь. И щепотка перца для остроты.
Марина повесила трубку и долго смотрела в окно. Город за стеклом шумел своей жизнью, но внутри неё было тихо и спокойно.
Иногда уважение не приходит само. Иногда его нужно заслужить… или заставить почувствовать.
Марина больше не чувствовала себя «той, что старалась». Она впервые ощутила себя хозяйкой. Женщиной, чей труд стоит уважения.