— Да ты совсем не та, что раньше, — заявил Андрей, натягивая рубашку и искоса глядя на жену. — Постарела, обленилась, растолстела… и вообще — с тобой не о чем говорить.
Он говорил уверенно, с видом человека, который выносит вердикт, а не просто обижается. Мария стояла у окна, слушала и чувствовала, как внутри неё, вместо привычного раздражения, поднимается тихий, сдержанный смех. И чем дольше он вещал о «прежней легкости» и «угасшей любви», тем сильнее ей хотелось рассмеяться вслух.
А он ведь, бедняга, ожидал слёз. Наверное, готовился к сцене, где она будет умолять его остаться. Может, даже заранее продумал фразы, чтобы выглядеть великодушным — мол, «мы оба виноваты». Но, когда он увидел, что Мария едва не давится от смеха, — замер, словно не понял, в каком жанре теперь идёт их история.
— Ты чего смеёшься? — нахмурился он. — Или у тебя от горя крыша поехала?
— Да нет, просто вдруг осознала, как это забавно, — ответила она.
Она и правда смеялась. От облегчения, от усталости, от того, что весь этот фарс наконец закончится.
Последний год их брака она жила, как актриса в спектакле, который давно хотелось покинуть, но из вежливости к зрителям терпела до последнего. Помогала ей только свекровь — усталая, добрая женщина, не скрывающая разочарования в собственном сыне.
— Терпи, Машенька, вот Артём в сад пойдёт — и легче будет, — вздыхала она, принося суп в банке.
Мария кивала, но внутри знала: легче станет не тогда, когда сын подрастёт, а когда этот спектакль закончится.
Её план был прост — дотянуть до осени, подать на развод и вернуться на работу. Квартира, доставшаяся от бабушки, обеспечивала ей минимум независимости. Но Андрей решил иначе — сам подал заявление. Как бы там ни было, это было даже лучше: не ей пришлось ставить точку.
Теперь, стоя посреди гостиной, где чемоданы мужа выглядели нелепыми, как брошенные декорации, она смотрела на него и думала, каким он стал чужим.
— Так что, — произнёс он, — всё-таки смешного-то?
— То, что ты не видишь связи между мной «до» и мной «после», — ответила она, чуть склонив голову.
Он фыркнул:
— Конечно, я виноват! Только не начинай это женское перекладывание ответственности!
Мария не спорила. Просто взяла в руки его куртку, аккуратно сложила и поставила у двери.
— Вот, не забудь.
Он посмотрел на неё с раздражением, словно она нарушила какой-то сценарий. А потом бросил фразу, которую, наверное, репетировал заранее:
— Посмотрим, кто будет смеяться последним.
Она молча закрыла за ним дверь. Тишина, наступившая после, показалась ей драгоценной.
В ту ночь Мария впервые за долгое время уснула спокойно. Без тревожных мыслей, без обид.
А утром, глядя в зеркало, заметила, что у неё больше нет того затравленного взгляда. Смешно, но даже морщины казались мягче.
Она вспомнила, как всё начиналось. Как он, обаятельный, улыбчивый, уверенный, знал, что сказать, когда она сомневалась. Как уговаривал завести ребёнка, уверяя, что «вместе они справятся». Как говорил, что хочет «дома, где пахнет пирогами и смехом».
А потом, когда она ушла в декрет, этот дом превратился в его крепость.
Он приходил с работы, швырял ключи и требовал ужин. Говорил, что устал, что она «ничего не делает», хотя весь день с ребёнком превращался в марафон без передышки.
И когда она осмелилась предложить ему подработку, чтобы хоть немного выправить бюджет, он посмотрел на неё с ужасом:
— Я что, по-твоему, осёл? Чтобы надрываться, пока ты сиди дома и жалуешься на усталость?
Тогда Мария впервые почувствовала, как умирает уважение. Не любовь — она исчезла позже, тихо, как уходит вечерний свет.
Прошло несколько месяцев. Развод оформили быстро — делить было нечего, кроме воспоминаний.
Свекровь продолжала приходить помогать с Артёмом, хотя теперь говорила уже иначе:
— Не переживай, Машенька, он ещё поймёт, кого потерял.
Мария только улыбалась. Она не хотела, чтобы он что-то понял. Ей было достаточно того, что она наконец поняла себя.
Однажды вечером в дверь позвонили. На пороге стояла ухоженная молодая женщина с накрашенными губами и блестящей сумкой в руках.
— Вы Мария? — спросила она, чуть нервно. — Андрей говорил, что вы скоро освободите квартиру. Понимаете, я беременна, нам нужно место.
Мария рассмеялась тихо, почти ласково:
— Как интересно. Только квартира моя. От бабушки. Вы, видимо, не в курсе.
— Как — ваша? — женщина даже побледнела.
— Вот так. Желаю вам удачного переезда, — спокойно сказала Мария и закрыла дверь.
Год спустя Андрей снова появился.
Сын уже ходил в сад, а Мария работала — выглядела ухоженной, подтянутой, с уверенной осанкой.
— Ты изменилась, — сказал он, будто делал комплимент. — Похорошела.
— Не для тебя, — ответила она, не поднимая глаз.
— Ну зачем ты так? Мы ведь были хорошей парой. Всё ещё можно вернуть…
— Знаешь, Андрей, — мягко произнесла она, — счастье не возвращают. Его строят заново. Но не из старого мусора.
Он усмехнулся, но глаза у него были растерянные.
Потом пожаловался, что Вика «обабилась, не следит за собой, в доме бардак».
— Странно, — сказала Мария, — ты не видишь связи между её усталостью и твоим отношением?
Он не понял. Конечно, не понял.
Когда он ушёл, Мария вышла на балкон. Внизу сын катался на самокате, смеялся, махал ей рукой.
Она ответила ему улыбкой — тёплой, настоящей.
И впервые за много лет поняла: она не одинока. Она свободна.
А свобода, как и смех, — лучший ответ на то, что кто-то когда-то считал поражением.