— Мы не будем брать квартиру! Я не собираюсь влезать в это ипотечное рабство!
Светлана сжала руки в кулаки. Сердце глухо застучало, как молот в пустом ящике.
— Ты не видишь очевидного! — сорвалась она. — Это же наш шанс жить по-настоящему, отдельно, своим домом!
— Это ты не видишь, — холодно оборвал Лев. — Я — наследник.
Он произнёс это с таким высокомерием, будто ему вручали орден. На миг Светлана потеряла дар речи. Губы задрожали, но не от слёз — от досады.
Он снова запел своё. Ожидание чужой смерти в обмен на квадратные метры. Старая песня, в которой нет ни любви, ни ответственности. Только циничная бухгалтерия.
Она опустила плечи, разом поняв, что говорить больше не о чем. Тонко усмехнулась, горько и устало.
— Прощай.
— Ты ушла от Льва?! — Яна, лучшая подруга, выронила чайную ложку прямо в сахарницу. — Ты что, с ума сошла?
— Не сошла. Прозрела, — спокойно ответила Светлана. — И вообще, почему все так реагируют, будто я брошенное сокровище с треском уронила?
— Потому что таких, как он, днём с огнём… Карьера, ухоженность, внешний вид, квартира на горизонте…
— И пустота внутри. Ты бы его в глаза видела, когда он про «наследство» говорил. Словно на похоронах раздача конфет…
Яна задумалась. Понимала, что Светлана не из тех, кто уходит по прихоти. Но всё равно трудно было поверить.
Познакомились они с Львом через работу. Он приходил в их офис, согласовывал контракты, приносил бумаги. Строгий костюм, вежливость, грамотная речь. Светлана сначала даже думала, что он женат. Встретились случайно в приёмной, разговорились. Сначала по делу, потом о фильмах, о любимом кофе, о поездках и мечтах о своём доме у озера…
Он знал, как произвести впечатление: деликатный, интеллигентный, никогда не повышал голос. И она купилась. Думала: вот он, взрослый, ответственный, уверенный. А потом, когда почувствовала — между ними что-то большее, — и сама пошла навстречу. Они стали встречаться, ездили в музеи, ходили по уютным кофейням, обсуждали книги. Лев был очень ухожен, элегантен, будто сошёл со страниц модного журнала. Всё при нём: запонки, духи, часы, портмоне. Всё — дорогое, подчёркнуто статусное.
Но за всем этим лоском скрывалась стена.
— Только не в мае женитесь! — смеялась Яна, примеряя к себе чужое счастье. — Примета плохая!
— Да мы вообще не… — начинала было Светлана.
— Конечно! Просто встречаетесь, ага. Знакомиться с его мамой в субботу просто так поехала. Вижу, как невеста колечко прячет.
— Ну ладно, — смеялась Света. — Посмотрим.
Дом его матери напоминал странный музей памяти советской эпохи. Вешалка, у которой отпала одна ножка, еле держалась на стене. Зеркало в трюмо покрывали пятна от времени. Из серой стенки за стеклом выглядывали бокалы и вазочки с потемневшим от пыли хрусталём. Воздух пах старым ковром, пыльными книгами и чем-то сладким, но несвежим.
Светлана невольно морщилась. Сложно было представить, что этот изысканный Лев вырос здесь. Тем более сложно — что он собирается здесь жить.
На кухне стоял скрипучий стол с облупленными ножками. В центре — дорогой торт, шоколадные пирожные, фрукты. Внимание к деталям? Или попытка произвести впечатление?
Холодильник «Слава» гудел так, что чашка на столе подрагивала. Светлана вздрагивала всякий раз, как он включался.
— Он ещё работает! — с гордостью сказал Лев. — Тридцать лет верной службы.
— Это мой муж его когда-то с шабашки привёз… — с теплом сказала Валентина Семёновна, улыбаясь воспоминаниям. — А потом Лёвочка у нас за ним прятался, как Дед Мороз пришёл… Орал так, что соседи звонили — думали, что-то случилось!
— Мам… — смутился Лев. — Не обязательно всё рассказывать.
Светлана молчала. Её поразило не столько то, что Лев стыдился детских историй, сколько то, как он смотрел на мать. Сдержанно, отчуждённо, будто она — обслуживающий персонал.
— Так в чём же дело? — недоумевала Яна. — Ну пожили бы тут немного. Потом бы ремонт сделали…
— Вот именно, потом. Когда мамы и дяди не станет. Он же не скрывает. Говорит: «Зачем брать ипотеку, если всё равно получу две квартиры?»
— Прямо так?
— Прямо при ней. А она смотрит и улыбается. Словно боится упасть с пьедестала в его глазах. Я это видела. Она не живёт — она ждёт.
— Ждёт, когда он перестанет считать её обременением, — тихо сказала Яна.
Светлана ушла тихо. Без истерик, без объяснений. Просто поняла: рядом с таким человеком нельзя строить жизнь. Можно ждать — конца, квартиры, старости, болезни. А хочется — любви, тепла, уважения.
— Он не злой, Яна, — сказала она как-то. — Просто внутри у него как будто лёд. Он всё рассчитывает: на кого тратиться, сколько ждать, где выгоднее. А я… я не цифра.
Через год Лев серьёзно заболел. Тяжёлый диагноз. Дорогие анализы. Срочные лекарства. Светлана случайно узнала об этом от общих знакомых. Ему пришлось продавать часы, телефоны, даже свои фирменные ботинки — на лечение. Денег не хватало.
Мама — та самая, которую он считал почти лишней — ухаживала за ним день и ночь. Без жалоб, без упрёков. Она снова ожила — в борьбе за сына. Её глаза стали яснее, походка быстрее. Она готовила ему еду, делала уколы, сидела рядом, когда ему было страшно.
Дядя, между прочим, всё ещё жив. Недавно освоил видеосвязь и часами болтает с новыми друзьями по рыбалке. Купил себе ноутбук. Улыбается, щурится, рассказывает анекдоты.
А Лев… Лев всё понял.
Когда выздоровел, однажды тихо сказал матери:
— Знаешь, мама… Человек полагает, а Бог располагает.
— Вот теперь ты взрослый, сынок, — улыбнулась она. — Только хорошо бы пораньше.