Деревня Глуховка доживала свой век тихо, будто старый пёс, дремлющий под солнцем. Тут оставались лишь четыре жилых дома, и избушка Аграфены Тимофеевны — Груни, как её называли редкие соседи, — стояла на самом краю, у опушки векового бора.
Аграфена Тимофеевна обожала своё гнездо. Изба хоть и была тёмная, бревенчатая, почерневшая от дождей и лет, но крепкая. Её срубил ещё прадед, обновлял отец, а супруг, покойный Прохор, держал в идеальном порядке до самой кончины десяток лет назад. Теперь же хозяйство скукожилось до нескольких кур, рыжей нахалки-кошки Дуняши и козы Степаниды, которая мнила себя королевой двора.
Утро началось как всегда: ломота в коленях да вопли петуха. Аграфена Тимофеевна, охая, свесила ноги с высокой кровати под лоскутным покрывалом.
— Ну давай, старуха, шевелись, — пробормотала она себе.
Она и представить не могла, что этот день перевернёт всё. Новость принесла почтальонка Дарёнка — женщина шумная и вездесущая.
— Грунь! Ты в курсе? — Дарёнка едва не вынесла калитку, бросив велосипед. — То ли счастье привалило, то ли конец света — не поймёшь!
— Чего ты опять несёшь, Дарья? Пенсию задержат? — хозяйка сыпала курам зерно.
— Какая пенсия! Трасса, федеральная! Прямо по нашему болоту растянут, к новому мосту. Участки выкупать собираются, суммы бешеные! Риелторы уже в сельсовете трутся. Говорят, твоя земля — самый кусок. На развязке стоит как раз.
Аграфена лишь отмахнулась. Ей бы зиму пережить…
Но через три дня раннюю тишину прорезал гул моторов. К покосившемуся забору подкатили два блестящих автомобиля: чёрный внедорожник её сына Степана и красный маленький автомобиль его дочери Лизы.
Хозяйка наблюдала из окна через рассаду герани и чувствовала, как леденеет внутри. Они не показывались уже полтора года. В прошлый раз Степан приезжал, когда провалил какой-то бизнес. Он тогда заливался слезами и выпрашивал заложить дом. Груня отдала все сбережения — те самые сто пятьдесят тысяч «на похороны». Он взял, пробурчал «ладно» и исчез.
И вот снова здесь.
Дверь распахнулась, не дождавшись приглашения. Первой влетела Лиза — девица двадцати пяти лет, но манерами — капризный подросток. В рваных джинсах, с телефоном, намертво прилипшим к руке, она окинула дом презрительным взглядом.
— О господи, этот запах… Бабуся, ты бы проветривала. Воняет старьём и мышами, — сморщила нос.
— И тебя с приездом, Лизонька, — ровно ответила Аграфена Тимофеевна.
Следом шагнул Степан — располневший, лоснящийся, с массивным перстнем. За ним семенила жена — Раиса, сухая, цепкая, с глазами, что всё измеряют и приценивают.
— Здравствуй, маман, — развёл руками Степан, но обнимать не стал. — Как ты тут? Дышишь ещё?
— Дышу, сынок. Присаживайтесь, чаю поставлю.
Раиса даже табурет протёрла салфеткой.
— Груня, не до чая. Мы по делу, и по срочному.
Степан перехватил инициативу:
— Мам, земля твоя подскочила в цене. Но это ненадолго — скоро тут копать начнут, грязь, шум, чужаки. Жить станет невозможным.
Он вывалил на стол пакет из супермаркета: дешёвые пряники, «колбасный продукт» и чай в пакетиках.
— И что вы удумали? — спокойно спросила хозяйка.
Степан выдохнул, будто собираясь с терпением:
— Нашли вариант. Пансионат «Ясная Долина». Это не дом престарелых, а санаторий: питание, медики, комнаты по двое. Мечта, а не место.
Раиса положила на стол папку:
— Схема такая: продаём участок сейчас, оплачиваем тебе проживание на пять лет вперёд. Остаток нам — на свадьбу Лизе и на дела Степану.
Аграфена молчала. Тикали часы.
— А если я не намерена ехать? — произнесла она твёрдо.
Лицемерные улыбки сползли.
— Мама, прекрати. Ты уже не управляешься. Соседи шепчут, что у тебя крыша едет, — огрызнулся Степан.
— Мне всё равно, — отрезала она. — Уезжайте.
Лиза вспылила:
— Бабуся, там миллионы! Мне квартиру купить надо! А ты сидишь на золоте и жадничаешь!
Степан навис над матерью.
— Или подпишешь доверенность сейчас, или мы тебя признаем недееспособной. Организуем справку. Тогда увезём силком.
Папка упала на стол.
— Утром придём с нотариусом. Собери один чемодан.
Они хлопнули дверью и ушли. Аграфена осталась одна.
Она включила старый телефон.
— Илюша? Мальчик… Приезжай. Началось.
Илья Пахомов — участковый — явился через двадцать минут. Для него Груня была второй матерью: она приютила его, когда он остался без дома и без семьи.
— Груня! Кто обидел?
Она спокойно сжигала их «подарки» в печи.
— Стёпка приходил. Хотят меня сдать. Землю прибрать.
Илья кипел.
— Я их сейчас…
— Сядь. Силой они сильней. Деньгами тоже. Но мы их перехитрим.
Она вынула из комода толстый конверт.
— Я решила давно. Хочу переписать дом на тебя.
— Груня, не надо! Это неправильно! Мне запрещено!
— Это мой дом! Я тебе дарю. Но с условиями: я живу тут до смерти, ты меня доглядишь. Когда трассу проложат и всё равно выкупят — половину денег отдашь на приют для животных. Остальное — себе на дом и семью.
Илья упёрся, но в конце концов согласился.
Нотариус ждал их вечером. Дарственную оформили честно, с видеозаписью.
Утром приехала целая свора: Степан, Раиса, Лиза, два громилы и свой нотариус.
— Мама! открывай!
Они ввалились в дом — и замерли.
В кресле сидела Аграфена Тимофеевна, в праздничном платке, с двустволкой на коленях. Стволы глядели Степану в живот.
— Ещё шаг — и попляшешь, — сказала она.
Громилы попятились: один ствол был заряжен солью.
В этот момент вошёл Илья:
— Полиция! Всем оставаться на местах!
Степан взорвался смехом, но быстро замолк, когда Илья предъявил документ: дом теперь принадлежит ему законно.
Разъярённый Степан кинулся на участкового — и через секунду лежал в коврике, прижатый к полу.
Громилы испарились. Нотариус убежал. Раиса завыла. Лиза упала на колени:
— Бабуся, мы же семья!
— Вы вспомнили о семье только когда запахло деньгами. Любовь — это дела, а не слова, — тихо ответила Груня.
— Убирайтесь. И никогда не возвращайтесь.
Они уехали, оставив после себя только пыль и ругань.
Когда всё стихло, Аграфена опустила ружьё. Илья присел перед ней:
— Всё. Мы победили.
— Горькая победа, — прошептала она.
Он налил ей воды.
— Через месяц землю выкупят. На деньги построим приют и купим дом в соседнем селе. Там тебе понравится. Яблони, тишина. И твоя комната будет светлая.
— А Степаниду возьмём? Козу?
— И козу, и кур, и Дуняшу.
Сквозь тучи пробилось солнце.
— Илюша, — сказала Груня. — Доставай малиновое варенье из подпола. Будем отмечать. У нас теперь семья — настоящая.