Вероника уехала пару часов назад, командировка в Одессу. Презентация какого-то нового медпрепарата.
Она выела мне мозг этой поездкой, да и последние полгода вообще стала напоминать синтетического помощника. Отутюженные блузки, расписанный по минутам режим — всё до сантиметра ровно.
Меня это довело. Это была не просто эмоциональная дистанция, а какая-то лабораторная пустыня, в которой я сходил с ума.
Я живой человек, мне нужны всплески, эмоции, шум, хоть разбитая кружка — хоть что-то, что показывает, что наш союз ещё дышит. А она… просто вращалась рядом, кивая автоматически.
Я решил рубануть по живому, пока она летит — я меняю замки. Вещи — отправлю курьером, развод оформит юрист, а сам я хочу увидеть её шок, когда она вернётся к закрытой двери и, наконец, ощутит хоть какую-нибудь реакцию. Хоть крупицу реальности.
Возвращаюсь домой, пахнущему озоном и чужим присутствием. Начинаю складывать вещи: её футболки лежали так, словно она собиралась эвакуироваться. Всё по контейнерам, и это бесило ещё сильнее. Я сгребал её одежду, чувствуя себя варваром в стерильной галерее.
На столе остался её ноутбук. Хотел положить его сверху, но крышка чуть приоткрыта. Я нажал на пробел машинально.
Пароля нет — странно. Вероника всегда фанатела по защите данных. На экране висел нельзяgram. Слева — бесконечные рабочие чаты: «Отдел маркетинга», «Снабжение» и прочие. Но закреплён был всего один контакт, без имени — просто эмодзи.
Я фыркнул. Любовник? Сектант? Шифровка? Открыл переписку — и мне стало нехорошо.
Это был не романтический чат, а отчёт.
Вы: «Объект проявляет вспышки раздражения. Этап 4 (Изолирование) завершён. Он вчера отказался от ужина и прекратил попытки разговора».
Эмодзи: «Отлично. А показатели кортизола? Ты брала слюну, как оговаривали?»
Вы: «Да, образец сняла с края кружки утром. Превышение трёхкратное. Он на грани, прогноз подтверждён: «эмоциональный вакуум» он не выдержит».
Я сел, ноги словно провалились. Какой образец? Какая фаза? Пролистал выше — месяц назад.
Эмодзи: «Вводим параметр «Холод». Игнорируй его вспышки, отвечай коротко. Убери прикосновения, нам нужно подтолкнуть его к активному шагу. Он должен сам выгнать тебя — это ключевое условие для чистоты исследования».
Вы: «Хорошо. Он пытается затеять ссоры, мне тяжело держаться, хочется обнять его. Но цель важнее — грант на изучение моделей поведения в условиях сенсорного дефицита в малых семейных группах — в приоритете».
Я оказался не супругом, а испытуемым. Все эти полгода… её холод, её отстранённость — не кризис, а методика. Она что, писала диссертацию? Отрабатывала протокол? Тестировала какую-то теорию?
Взгляд упал на последнее сообщение, отправленное прямо перед взлётом.
Вы: «Я выехала. Прогнозируемая реакция Объекта — 3–4 часа. Вероятнее всего, он заменит замки. Это типовое поведение при потере контроля у данного психопрофиля. Если он это сделает — седьмая глава доказана, публикацию можно запускать».
Эмодзи: «Поздравляю, коллега. Прекрасная работа. Как только он перекроет доступ, эксперимента считайте завершённым. Можешь возвращаться к нормальной жизни».
В прихожей щёлкнул новый замок, который я только что поставил. Я сам себя запер. Сделал ровно то, что они прописали в протоколе.
Я думал, что совершаю жёсткий, самостоятельный поступок. А на деле — просто отработал команду, как выдрессированный пёс, которому перестали давать награду.
Телефон завибрировал: списание за услуги мастера. Следом пришло сообщение от Вероники. Первое живое сообщение за полгода — с этим же проклятым эмодзи.
«Спасибо, что сменил замки. Ты избавил меня от лишних объяснений. Ключи можешь оставить себе. Удачи в восстановлении».
Не хочу даже описывать, что происходило со мной дальше. Это было худшим переживанием в моей жизни.