Женился в 22 года, по большой любви. Очаровательная невеста походила на фарфоровую статуэтку.
Быстро понял, очень быстро, что счастья нет — жена его едва терпела и была мертвенно — холодна. Любил. Думал, что нужно время. Вот родится ребенок, привяжет, склеит. Родился сын. Она была вне себя от счастья, вся сосредоточилась на первенце, трепетала над ним. Думал: «Ну раз так любит сына от меня, то и меня полюбит». Не полюбила, нет. Разбивался в лепешку, карьера шла в гору, зарабатывал хорошо, — все для них. Холод жены сменился раздражительностью, ругались все чаще.
Новая квартира, новая машина. Подумал:» Ну вот, второй родится, и все получится, оттает». Хотелось девчонку, до дрожи хотелось Катьку или Дашку. Бац — Игорь Юрьевич! ( или Антон Михалыч, или Денис Сергеич).
Ладно, два парня — тоже неплохо.
Дети росли, жена из нежной статуэтки превратилась в визгливую, истеричную бабу — чуть что — безобразный крик, красные пятна на шее, истеричная дрожь.
Благосостояние росло. Дом — полная чаша. Крутился, вкалывал — все в дом, все для них.
Во время очередного скандала, глядя в побелевшие от злости глаза жены, стеклянные, бессмысленные, как у куклы, он все понял: » Не любит. Никогда не полюбит. Ненавидит.»
За что? За то, что ходил по пятам, что женился, что старался быть самым лучшим в мире мужем. Слишком хорошим, чтобы такого бросить. Кто ж такого бросит? Полезная в хозяйстве скотина — заработать, привезти, отвезти, отремонтировать, договориться, купить, заплатить. Она же не знает, где расчетная книжка за квартиру, где химчистка. Все он.
Он понял, что тоже ее ненавидит. Что он находил столько лет в этой пустой, глупой, истеричной бабе? Боже, какой идиот…
Надо было уйти, давно уйти, сразу уйти. А теперь — двое детей.
Живи и мучайся.
Эта жуткая белоглазая баба испортила ему всю жизнь, вытерла об него ноги. Его просто использовали. Это все , на что он пригоден — гибрид кошелька, болгарки и лопаты.
Прожили столько лет, а вспомнить нечего. Придирки, брань, истерики.
Идиот, он просто идиот…
Квартира битком набита красивыми вещами и бытовой техникой, дети умные, с работой у обоих все в порядке, здоровье, достаток, — все, что нужно для счастья.
А счастья нет.
Уютная квартира превратилась в ледяной ад. От ковров, хрусталя и прочей лабуды нечем дышать — спертый, душный воздух, ароматизированный, дезодорированный, мертвый, безвкусный. Говорить не о чем. Только: «Завтра за страховку платить. Подсолнечное масло кончилось. В воскресенье надо в мебельный…» И все.
Домой идти не хотелось. Пропадал допоздна на работе. Начал пить.
Каждый день после работы — в кафе. Потом домой, порция ругани и спать. В запой не уходил, не валялся.
Старшему двадцать шесть, младшему двадцать. Понял, что жизнь прожил зря. Но что теперь поделаешь? Уже полтинник. Спасался работой, книгами, водкой.
Все как-то устаканилось, он варился в этом мутном компоте и почти успокоился — значит, так суждено…
В какой-то момент понял, что с водкой надо завязывать. На его глазах много цветущих успешных мужиков дошло до скотского состояния из-за водки.
Пусть жизнь не в радость, но свиньей быть не хотелось. Завязал. Без водки было несколько тоскливо, но хоть какой-то повод уважать себя появился.
Пришла мысль — построить на дачном участке дом. Жить одному, и можно даже не разводиться. Тишина, лес, пруд, покой, свобода. Что еще надо?
Загорелся. Со свойственной ему энергией начал строить дом. Стало как-то поинтересней жить. Дела закружили, жена раздражала поменьше — было просто не до нее. Потеряв ко всему интерес, она все свободное время смотрела сериалы. Пусть смотрит, лишь бы заткнулась.
И тут случилось непредвиденное, немыслимое…
На работе появилась новенькая — красивая, намного моложе, выше по должности.
Он понял, что пропал — влюбился, как мальчишка, какой-то щенячьей, восторженной и обреченной любовью.
Это было не нужно, глупо и бессмысленно. Это был лютый бред.
Ее русалочьи зеленые глаза бросали на него долгий, загадочный взгляд — они казались намного старше их молодой обладательницы, было в них что-то такое, что переворачивало всю душу и заставляло сладко ныть сердце, и внутри все остро и радостно дрожало, и обдавало жаром. Он понял, что он живой.
Он будет видеть ее каждый день — чего еще желать? Пройдет, посмотрит, может, скажет что-то.
С тоской смотрел в зеркало: » Ну и рожа…» Жесткие морщины, почти полностью поседели русые короткие волосы, обозначился живот. Хорошо хоть, высокий и плечи широкие.
Но с такой рожей не лезут очаровывать зеленоглазых фей…
Купил несколько новых рубашек, дорогую туалетную воду. Стал поменьше жрать. Подсмеивался над собой:»Давай, давай, старый дурак…»
Кривляясь и шутя, стал оказывать ей знаки внимания. Улыбалась, не гнала. Удивляясь сам себе, с веселым отчаянием пригласил ее выпить кофе в обед. Она согласилась. Пили кофе в маленьком кафе, разговаривали. Через неделю он пригласил ее на свидание. В ресторан — постеснялся, слишком как-то. Поехали за город, гуляли, и говорили, говорили. Ни с кем он столько не говорил…
У них начался роман. Яркий, страстный, головокружительный. Он не верил, что так бывает, он просто чувствовал, что счастлив, что нужен. Он наконец — не один. Жену перестал замечать, дома почти не бывал, на ее истерики вяло отбрехивался — было не до нее.
Она заполнила его до краев, как вешняя вода — луга.
Это была та самая любовь, о которой талантливые люди пишут романы или короткие стихи, надолго переживающие своих создателей, стреляются на дуэлях и ведут войны.
Та самая любовь, о которой он так мечтал. Но почему так поздно? Не в цветущие тридцать? Не в прекрасные, полные сил, сорок? Почему сейчас, когда все поздно, поздно, поздно?
Но он наконец жил. Вместо спертого синтетического запаха пластмассы и пыльных ковров — свежий ветер, ошалелый блеск солнца, высасывающая душу пронзительная синь неба. Он жил…
Пусть еще на день продлится это счастье, а потом и умереть не жалко. Главное — он жил.
Однажды, пасмурным , теплым ноябрьским утром, он все понял. Он все наконец понял…
Спустя одиннадцать лет в супермаркете он столкнулся с ней. Расползшаяся, постаревшая. Увидев его, она сделала движение ему навстречу, но остановилась, напоровшись на его холодный, недоумевающий взгляд. Ему было не о чем говорить с этой женщиной с выгоревшими от времени глазами. Он долгое время считал, что это она виновата в его несчастье. А так ли это было?
Ему не нужен был разговор с ней. Он отвернулся, взял с прилавка кусок сыра — это сыр обожала его жена, спустя одиннадцать лет любимая до дрожи, как в первый день.
Дома его ждали два теплых зеленых озера.
Зато теперь-то он знает, что счастье есть…
*Виктория Варенец