— Лёнь, ты хоть попробуй салат, — сказала мать, придвигая ко мне чашку с оливье. — Чего застыл как чужой?
Я глянул на Серёгу. Он сидел напротив и лениво ковырял вилкой картошку, с выражением человека, который сорвал куш, но делает вид, что это пустяки. Рядом его жена, Дина, демонстративно гладила свой огромный живот — двойня. Их главный козырь, которым меня тогда «переиграли».
— Ладно, хватит тянуть, — произнёс я, отодвинув салат. — Зачем собирали?
Отец шумно втянул воздух, плеснул себе водки, залпом проглотил — будто набирался смелости.
— Понимаешь, Леонид… — начал он, уставившись в стену с облезлым календарём прошлогодней давности. — Мы с матерью решили… Квартиру бабушкину, ту двушку на Свердлова, мы передаём Серёже. Дарственная уже у юриста, завтра подпишем.
В комнате сразу стало так тихо, что слышно было, как тикают старые часы — те самые, что я починил бабушке неделю до того, как её не стало.
— Постойте. Мы же договаривались. Три года я оплачивал коммуналку за эту квартиру, вложил туда деньги на ремонт, жил с бабушкой последние месяцы… Вы сами говорили…
— Говорили, да мало ли, что говорили! — отмахнулась мать. — Сейчас всё иначе! У Серёженьки дети на подходе! Им в съёмной конуре тесно! А ты? Один, тридцать два, ни семьи, ни ребят. Для чего тебе столько пространства? Пыль там собирать?
— То есть то, что я без детей, — повод меня списать? — я криво усмехнулся.
— Не смей так выражаться! — отец стукнул по столу. — «Списать»! Мы семья! Помогать надо тем, кому труднее. Серёге тяжко. А ты… ты у нас хваткий, у тебя всё получается. Ты и без той квартиры поднимешься, а он… ну ты же знаешь, какой он.
Я перевёл взгляд на Серёгу. «Ты же знаешь, какой он». Конечно знаю. Младший любимчик. Вечный студент, «фрилансер», который в свои двадцать девять толком не работал, живя на деньги родителей.
— Серёж, — сказал я. — Тебя не смущает? Просто взять жильё, в которое я вложил полмиллиона, и сказать “благодарю”?
Он поднял глаза. Там не было ни тени стыда. Только торжество человека, который победил, ничего не сделав.
— Лёнь, ну чего ты заводишься? — протянул он. — Тебе что, жалко? У нас дети — а это святое дело. Хочешь — забери бабушкин холодильник, мы всё равно новый купим.
Они пытались обменять центральную квартиру на старый «Полюс».
Я поднялся, стараясь не задеть стол.
— Знаете, оставьте себе и холодильник, и квартиру, и дачу — ту самую, на которую я крышу покупал. Всё оставьте.
— Ты куда? — испуганно пискнула мать. — Чай ведь… торт купили…
— Я сыт, — ответил я. — По горло.
В прихожей я обулся. Отец вышел за мной, пытаясь сунуть в карман какие-то купюры.
— Лёнь, ну не глупи. Возьми хоть на первое время… Мы ж не выгоняем, можешь у нас и жить пока, в комнате…
Я отстранил его руку.
— У меня больше нет «у нас». И брата у меня нет — у него двойня, ему сейчас не до меня.
Я ушёл. Сел в свою старую «четырнадцатую» и еще долго смотрел на тёмные окна квартиры, которая когда-то должна была стать моей.
Следующие пять лет я не существовал — я пахал.
Работал на двух местах, дремал по четыре часа, ел макароны без мяса, носил одну куртку три зимы подряд. Вырезал себе место в жизни зубами. Не ради богатства — ради момента, когда мне не понадобится ни у кого ничего просить.
Я убрал их из своей жизни. Переехал. Купил квартиру в ипотеку и закрыл её за три года. Взял нормальную машину. Открыл мастерскую по ремонту техники — руки у меня всегда слушались.
Вчера мне исполнилось тридцать девять. Я сидел в офисе, пил дорогой кофе и смотрел отчёты, когда раздался звонок.
Я сразу понял.
— Леонид Аркадьевич? — женский голос. — Да. — Вам звонят из городской клиники. Ваш отец, Аркадий Степанович, у нас. Инсульт. Состояние тяжёлое, но стабильное. Требуется уход, препараты. В контактах был только ваш номер, пометка «Сын (не тревожить)». Но обстоятельства вынудили.
«Сын (не тревожить)». Тонкая ирония.
Через час я уже был там. В коридоре сидела мать — маленькая, сгорбленная. Рядом Серёга, лысеющий, располневший, в растянутых джинсах.
Мать подняла глаза — узнала не сразу.
— Лёня?..
Серёга спрятал телефон.
— О, братан! Нам тут… тяжко. Батя в реанимации, врачи список выставили, суммы серьёзные. А у нас… сами понимаешь. Кредиты, школа, Дина дома…
Я прошёл мимо, взял у врача список и оплатил: лекарства, палату, сиделку. Чек вышел такой, что Серёге пришлось бы продать машину и почку. Для меня — обычный месячный расход.
Вернувшись, я увидел слёзы матери.
— Спасибо, сынок… Ты же нас простил? Ну слава богу… Приезжай сегодня, Дина пирог испечёт, Серёге бы работу… Ты ведь теперь начальник?
— Нет, — ответил я.
— Что «нет»? — не понял Серёга.
— Я не приду. И работать у меня ты не будешь. Работа — это труд, а не поиски себя.
— Но ты же… оплатил… Значит, мир? Мы же родня! Квартиру ту… мы давно её продали, Серёге срочно деньги нужны были. Но мы же семья!
— Я оплатил, потому что могу. Не позволю человеку умереть в коридоре. Это мой человеческий долг. Но сыном я перестал быть восемь лет назад. Тогда, на кухне, когда вы променяли меня на квадратные метры ради “бедного Серёжи”.
— Лёнь, ну зачем ты так? — взвизгнул он. — Денег у тебя море, чего стоишь? Помоги брату!
Я подошёл ближе. Он отступил.
— Разница между нами, Серёга, в том, что ты всё ждал подаяния, а я пошёл и добился сам. Квартиру вы давно превратили в пыль, а вот мой позвоночник, который вы пытались согнуть, стал только крепче. И это то, чего у меня не отберёт никто.
— Мы больше звонить не станем! — выкрикнула мать.
— Я в курсе, — сказал я. — Номер всё равно сменю.